Читать интересную книгу Хам и хамелеоны. Роман. Том I - Вячеслав Репин

В ожидании трактора Павел Константинович устроился на бревне, став вдруг похожим на умудренного жизнью кота, умеющего беречь свои силы.

Сквозь ветки ольхи начинало припекать. Николай вертел в руках подобранный с земли ошметок бересты. Вид у него был недовольный. Иван же с оживлением озирался по сторонам. С появлением солнца на просеке осенняя чаща заиграла золотистыми бликами. Стояла пьянящая тишина.

– Сколько, говоришь, лет-то было? Покойнице? – спросил Петрович старшего из братьев.

– Тридцать седьмого года рождения, – помешкав, ответил Николай.

– Ну, брат, ставь поллитровку! Как звать-то тебя?

– Лопухов его звать! – отрекомендовал Николая Палтиныч. – А поллитровку… Я тебе, гад, такую поллитровку поставлю – мало не покажется! И на таком деле руки погреть рады. Стыд-то поимей!

– Во народ пошел! Чуть что, сразу гад… – без обиды проворчал дровосек.

– А насчет возраста вы почему интересуетесь? – спросил Николай через силу.

– Да колец-то на дубу поваленном – столько же. Я ж говорю: в тридцать седьмом сажали их. Тоже, получается, тридцать седьмого года рождения. Для тебя он здесь и стоял, дуб этот… Не суеверный я, но когда совпадения такие… Тьфу ты, леший!

Николай уставился на работягу в некотором замешательстве. Палтиныч покачал головой и осуждающе прицокнул языком…

Павел Константинович не стал предупреждать братьев, что любит работать один, да и вставал он обычно на рассвете. Поэтому наутро, когда братья пришли к нему во двор помогать, крест он уже почти закончил. Осталось подогнать пазы и скрепить соединения шипами.

Даже в горизонтальном положении, еще не поднятый с козлов, крест выглядел неимоверно тяжелым. С размахом поперечной балки в полтора метра и около трех метров высотой, вместе с той частью подножия, которая должна была уйти в землю, эта внушительного вида конструкция лежала на козлах при входе в сад, поближе к двери в мастерскую. Крест напоминал распятье в натуральную величину. Смотреть на него было жутковато. Как Павлу Константиновичу удалось ворочать этакую махину в одиночку? При помощи рычагов, лебедок?

– Закрепить осталось… перекладину, – поздоровавшись с братьями, пояснил Палтиныч, весь белый от древесной пыли.

Николай прикоснулся к гладкой поверхности бруса и спросил:

– Гвоздями?

– Вставками дубовыми. Скажешь тоже – гвоздями! Ведь разлезется, зимы не выстоит… Я отца-то вашего просил шипы раздобыть. Не передал, что ли?

Иван распотрошил собранную отцом сумку. Кроме увесистого свертка с бутербродами и термоса с чаем, заботливо положенных Дарьей Ивановной, в ее недрах обнаружились несколько рулончиков наждачной бумаги и кулек, в котором лежали мелкие, округлой формы штырьки толщиною с карандаш, выточенные по просьбе Лопухова-старшего в воинской части.

Павел Константинович взял кулек и поплелся в свой сарайчик. Запустил столярный станок, и в открытую дверь братья наблюдали, как Палтиныч умело и неторопливо выравнивает доски для крышицы, не переставая ворчать, что дерево досталось им никудышное и инструменты у него, дескать, тупые, хотя резали они дубовую твердь, как нож – масло…

Николай должен был вернуться в Москву еще сегодня утром. Компаньон Гусев теребил звонками каждые полчаса, дозваниваться умудрялся по всем телефонам одновременно. Дела в Москве горели и, как назло, связанные с последней поездкой Николая в Лос-Анджелес. Однако он почему-то не посчитал нужным сообщить компаньонам о причине своего внезапного отъезда – наверное, просто не хотел, чтобы ему досаждали звонками на мобильный телефон, пока он топчется у могилы.

Возвращение нельзя было откладывать. Не только потому, что дела в Москве пришлось пустить на самотек, но и из-за дочери. Мать ее, и та узнала об отъезде Февронии в Тулу по телефону, когда они уже сидели в поезде. О преподавателях академии и говорить нечего. Понадобятся как всегда фальшивые справки, а ими предстояло обзавестись. Николай объяснил брату: еще день отлынивания от занятий – и в академии будут неприятности. Вернуться в Петербург Феврония должна была не позднее чем завтра-послезавтра.

Николай звал Ивана ехать в Москву вместе, как будто не понимая, что не время сейчас оставлять отца одного. Старший брат предлагал остановиться у него на Солянке и даже предлагал денежное содержание – «подъемные».

Иван медлил с ответом. Не только из-за отца. Он вообще не знал, что делать. Пожить некоторое время в Туле? Остаться до сорока дней? Или уехать, как предлагал брат, чтобы к этой дате вернуться с каким-нибудь свежим решением в голове? А потом? Начинать жизнь в Москве? Вернуться в Лондон? Мир казался ему нереальным, словно вывернутым наизнанку…

Зазывая брата к себе, Николай самодовольно улыбался. Но улыбка эта была лишь прикрытием: умолчал старший брат и о своих домашних неурядицах, и о том, что на Солянке у него живет сейчас другой гость…

В Москву Иван приехал неделей позже, чем обещал. Дверь открыла немолодая женщина в белом переднике. До Ивана не сразу дошло, что перед ним домработница. Он уточнил номер квартиры. Ошибки не было. Он вкатил чемодан в переднюю.

В просторном коридоре показался женский силуэт в чем-то длинном и светлом. Нину, жену брата, Иван в первый миг попросту не узнал.

– Здравствуй-здравствуй! А мы уже посылать за тобой хотели… – приветливо проговорила Нина, подходя ближе. – Никак поезд опоздал?

– Пробка. Почти у самого дома… Невероятно! Если бы встретил тебя на улице, прошел бы мимо не поздоровавшись, – простодушно признался Иван.

С любопытством окинув гостя внимательным взглядом зеленых глаз, невестка подставила Ивану щеку. Он вежливо прикоснулся губами к прохладной розовой коже. От Нининых волос исходил едва уловимый аромат незнакомых духов.

– Господи, какой же ты стал взрослый, Ваня! – вздохнула Нина. – И как возмужал в заграницах… – Отстранившись от него, она тихо сказала: – Пожалуйста, прими мои соболезнования…

В глубине квартиры возник Николай с неизменной сигарой в руке. Без лишних слов он сгреб брата в свои медвежьи объятия. Здесь, на своей территории, он чувствовал себя уверенно и свободно – тульские скованность, недовольство и брюзгливость исчезли, сменившись барским благодушием.

– Ну, Ваня, держись! Это ж надо такому случиться! Думал, никогда не увижу младшего брата у себя дома… – Николай широко улыбался. – Ты проходи… Мы ждем тебя целый час…

Иван объяснил причину задержки: буквально у него на глазах случилась авария, недалеко от Солянки, возле Астаховского моста, на повороте к набережной на полном ходу перевернулся черный «мерседес», по инерции автомобиль проволокло вверх колесами, был сбит прохожий, и таксисту потом долго пришлось лавировать в мгновенно образовавшейся толчее бешено сигналивших машин.

– Да здесь каждый день кто-нибудь бьется, место такое… бойкое! – хохотнул Николай и ободряюще хлопнул брата по плечу. – Привыкай!

Оставив вещи Ивана в коридоре, братья в сопровождении Нины вошли в просторную гостиную. Комнату заливал яркий свет от высокой люстры. На массивном кожаном диване цвета топленого молока сидел с журналом в руках незнакомец в белой рубашке и галстуке. Он с живостью поднялся.

Николай представил брату своего гостя, американца венгерского происхождения Ласло Грабе. Вместе с ним Николай вернулся из Америки. Лет тридцати пяти, темноволосый, загорелый и чисто выбритый, американец, улыбаясь, протянул Ивану руку:

– How do you do! Nice to meet you!1

Николай скороговоркой объяснил, что Грабе по-русски не говорит вообще.

– Ни бум-бум… – с ухмылкой добавил он.

Словно подтверждая это мнение, американец непонимающе покачал головой и улыбнулся еще шире.

– Мы тут с Ласло не дождались тебя… – повинился Николай. – Так что, признавайся, что пить будешь… Виски? Коньяку рюмашку? А может, водки сразу? – Николай подошел к стоявшему перед диваном стеклянному столику, в два этажа уставленному выпивкой…

Ивану с дороги хотелось пить, и он попросил воды. Домработница чуть ли не бегом принесла ему бутылку «эвьяна», наполнила большой стакан. Опустошив его, Иван спросил, где может вымыть руки.

– За мной! – весело скомандовал брат. – А может, тебе сразу комнату твою показать?.. Переоденешься…

– How long since your last visit to Moscow?2 – вежливо поинтересовался американец, когда Иван вернулся ко всем в гостиную.

Поймав себя на мысли, что английский язык в Москве звучит как-то слишком правильно, как у дикторов радио, Иван ответил, что дома в России он давно не был, Лондон всех приковывал к себе какими-то невидимыми цепями, и зачем-то добавил, что приезжал в Москву гораздо реже, чем принято ожидать от человека, который жить не может без родины.